БОРЬБА ПРОЕКТОВ [7]

Сергей Правосудов: — Расскажите о сути вашей теории «Кризис-матрёшка».

Андрей Фурсов: — Мир, а точнее — капиталистическая система переживает многослойный и многосоставный кризис. Он обусловлен тем, что с конца 1970-х годов верхушка мирового капиталистического класса, организованная в закрытые наднациональные структуры (клубы, ложи, комиссии, общества и т. п.) демонтирует капитализм, поскольку эта система своё отработала. К сожалению, у нас до сих пор бытует упрощённое представление о капитализме, где всё сводится к сиюминутной прибыли, к торжеству капитала здесь и сейчас. На самом деле это не так. Капитал существовал до капитализма и будет существовать после него.

Другое дело, что до и после он не был и не будет системообразующим элементом. А в качестве системообразующего элемента он требует наличия неких условий, которые, как это ни парадоксально, тормозят его самореализацию.

Капитализм — сложная институциональная система, ограничивающая капитал в его целостных и долгосрочных (время) интересах и обеспечивающая экспансию (пространство). Без первого ограничения капитал сожрёт общество, природу и самого себя. Ограничителями капитала со второй половины XIX в. выступали национальное государство и политика, в конце XIX в. к ним добавились гражданское общество и массовое образование. Без второго он не сможет развиваться: внутренние противоречия разрешаются здесь выносом за рамки системы, её увеличением, разбуханием. Как только мировая норма прибыли в капсистеме снижалась, капитал (в лице господствующих классов системы) вырывал из некапиталистической части мира кусок и превращал его в капиталистическую периферию — источник дешёвой рабочей силы и новый рынок сбыта.

Глобализация исчерпала планету для капитала. С разрушением СССР и «капитализацией» Китая некапиталистических зон в мире не осталось, некуда «экспансировдть». А следовательно, эта важнейшая функция, которую выполнял для капитала капитализм не нужна — место экстенсивного развития должно занять интенсивное. Проблема, однако, в том, что капитализм институционально «заточен» на экстенсив. В этом Ън похож на античнорабовладельческую систему и этим он отличается от феодализма: именно внешние источники эксплуатации позволяли капиталу ограничивать свою эксплуататорскую суть в ядре капсистемы, ну а государство, политика и гражданское общество заставляли его это делать в его же долгосрочных и целостных интересах.

Однако на рубеже 1960-1970-х годов функционирование этих институтов пришло в противоречие с интересами верхушки мирового капкласса: именно эти институты позволили среднему слою и верхней части рабочего класса не только существенно улучшить в 1945–1975 гг. («славное тридцатилетие» — Ж. Фурастье) своё материальное положение, но укрепить социальные и политические позиции. А это уже напрямую угрожало властным позициям и привилегиям верхушки, и та не могла не отреагировать. С конца 1970-х годов начинается её контрнаступление на позиции среднего слоя и рабочего класса — именно оно было главной социальной задачей тэтчеризма и рейганомики.

Идеология и стратегия этого контрнаступления были сформулированы в документе «Кризис демократии», написанном в 1975 г. по заданию Трёхсторонней комиссии тремя видными социологами — С. Хантингтоном, М. Крозье и Дз. Ватануки. Ну, а конкретной формой наступления стала неолиберальная контрреволюция, которая за 30 неславных лет (1980–2010) серьёзно потрепала средний слой и рабочий класс как на Западе, так и в мировом масштабе, а также существенно ослабила институциональный каркас капитализма, т. е. саму капиталистическую систему, в значительной степени демонтировав её. Политика стала превращаться в комбинацию административной системы и шоубизнеса, а некоторые исследователи вообще констатируют её смерть — её и «публично-политического человека». Об «ослаблении», «проржавении» и «таянии» национального государства не пишет только ленивый; гражданское общество даже в ядре капсистемы постепенно скукоживается; массовое образование — начальное, среднее, высшее — ломают, выделяя элитарный сегмент для верхушки и резко опуская средний уровень для всех остальных.

Впрочем, полного размаха наступление верхов на «середняков» и «работяг» посредством демонтажа институциональной системы капитализма не могло достичь до тех пор, во-первых, пока существовал СССР — системноантикапиталистическая альтернатива капитализма, способный использовать социальные проблемы капсистемы в своих интересах; во-вторых, пока капитал в его промышленно-вещественной форме был подвержен пространственным и институциональным ограничениям. Всё это изменилось на рубеже 1980-1990-х годов.

Научно-техническая (коммуникационно-информационная) революция резко изменила соотношение и субординацию вещественных и информационных факторов в материальном производстве — вторые вышли на первый план. Капитал превратился в электронный сигнал. И в таком виде, как заметил один из крупнейших социологов конца XX в. 3. Бауман, он более не зависит от пространственных и институциональных ограничений страны, из которой он послан, страны, через которую он проходит, и страны-адресата.

В то же время в 1991 г. совместными усилиями части советской номенклатуры, спецслужб и теневиков, с одной стороны, и западного капитала в лице ряда государств, спецслужб и, самое главное, закрытых наднациональных структур управления был разрушен СССР. И если революция в области информационных и коммуникационных технологий (выбор в пользу которой как альтернативы промышленному развитию, освоению космосу и т. п. был сознательно сделан в 1960-1970-е годы верхушкой мировой системы по классовым причинам) создала материальнотехнические условия для освобождения капитала от институциональных ограничений (т. е., по сути, от капитализма), то уничтожение СССР/системного антикапитализма обеспечило социально-политические и геополитические условия для этого.

Но вот парадокс: появление этих условий делает ненужным сам капитализм; капитал должен превратиться в иную форму — например, чистую власть, монополию на распределение ресурсов. Последнее в условиях нехватки ресурсов в планетарном масштабе приобретает решающую роль — сохранение власти и привилегий мирового правящего класса требует от них демонтажа капитализма и создания новой социальной системы, основанной на внеэкономическом (нерыночном) контроле' над ресурсами и контроле над информпотоками (включая науку и образование). В их планах — новый социум, где главное богатство — это время (в том числе биологическое* речь идёт о «практическом бессмертии» для верхушки) и информация, и где власть носит не демократический и даже не авторитарный, а магический характер. Психоисторическая подготовка к принятию людьми такой власти уже ведётся, эту задачу решают жанр фэнтэзи, фильмы типа «Гарри Поттер» и т. п.

С.П.: — Поскольку мы коснулись проблемы ресурсов, то вспоминается, что Бжезинский призывает США показать пример самоограничения, так как ресурсов планеты не хватит для обеспечения такого уровня потребления, как в США, бурно развивающимся Китаю, Индии да и ряду других стран.

А.Ф.: — Призывать можно к чему угодно. Как любил говорить Сталин, есть логика намерений и логика обстоятельств, и логика обстоятельств сильнее логики намерений. По доброй воле американцы никогда не пойдут на ограничение потребления — плевать они хотели на весь остальной мир, о котором они вообще мало что знают.

Население США составляет 4 % мирового, их доля в мировом производстве -10-12 %, а не 20 %, как они утверждают (25 % было в середине 1970-х годов, с тех пор произошло существенное уменьшение), а потребляют американцы 40 % мирового продукта. В основе этого сверхпотребления — паразитирование Америки на мировой экономике с помощью доллара, военной мощи и контроля над вкладами в американских банках правящих групп других стран, с последних США фактически взимают дань, гарантией выплаты которой и служат вклады верхов. Как говаривал помощник президента Никсона Чак Колсон: «Если вы взяли кого-то за гениталии, остальные части тела придут сами». Вот они и приходят в виде дани и геополитических уступок.